БЮСТ

Тот, кто не помнит своего прошлого,
осуждён на то, чтобы пережить его вновь.
Д. Сантаяна

Ленин летел с третьего этажа. Падал, громыхая о перила пожарной лестницы. С глухим ударом рухнул на щебёнку тропы караула. Отколотая бородка бюста пулей царапнула стальную крышу собачьей конуры и нырнула под забор с табличкой «Запретная зона. Проход запрещён». Овчарка Нелли взвизгнула, поджав хвост, и спряталась в будке. Но, будто вспомнив своё предназначение, ощетинилась и, рвя цепь, забасила на белую глыбу. В ответ бюст Ленина, завалившись на левое плечо, молчал… Молчал всем своим «тяжёлым» прошлым.
Тяжёлым он показался и для сержанта Галкина. Сплюнув с высоты вослед своей жертве, с чувством исполненного долга уселся покурить. Прутья лестничной площадки показались жесткими. Пришлось подложить папку с красиво выведенными чернильными буквами «Протоколы партийных собраний Исправительной колонии №21 за 1970-й год». Холодный пот похмелья со лба капал на его дрожащие пальцы. Сигарета никак не хотела вылезать из пачки. Галкин вздрогнул на окрик за спиной:
— Что ж ты, Ромик, раритет такой загубил!? Лет через двадцать за него можно было бы деньги большие выручить. Да и прошлое наше уважать надо.
Сержант Галкин обернулся — сзади вещал, что с трибуны, взводный — майор Каретников. Это он с утра поручил группе сотрудников охраны выбросить весь хлам из актового зала, начальник колонии, якобы, задумал здесь грандиозный ремонт.
— Так это… Иваныч, — мямлил Галкин, — сами же велели всё лишнее убрать.
Сердечко Ромы трепыхалось, как и его непослушные руки, пачка «Winston» рассыпалась. Сигареты пёрышками полетели вниз, осыпая бюст вождя революции. Одну всё-таки удалось спасти. Рома торопливо всунул её в пересохшие губы, всунул, да не тем концом…
— Лишнее лишнему — рознь, — не унимался майор. — Ты понимаешь, что товарищ Ленин был святыней для нас? Да за такое прежде тебя бы судили! Запомни Галкин, кто не чтит прошлое, у того нет будущего. Надо было мне доложить — я бы его лучше домой унёс. А сейчас, куда вот его без подбородка-то?
Каретников махнул рукой с сожалением и хотел было идти, процедив напоследок:
— Да и сигаретку переверни — курить фильтр ещё вреднее…
Но не тут то было. Неотвратимо назревал скандал. Рома Галкин неспешно поднялся, распрямляя всё своё двадцатидвухлетнее, с татуированным голым торсом, тело. Нет, на нём не было наколок ни армейских (типа «за ВДВ», «дембель-год такой-то»), ни уж тем более зэковских — «не забуду мать родную» с куполами. А красовались на нём татуировки, как сейчас говорят, поколения «Next» — рисунки разные витиеватые, хвосты да драконы с оскалами. Эта живопись на теле была без всякого смысла, просто так — рисунки ради самих рисунков, с неким оттенком нигилизма. Галкин выпалил в спину майора:
— А вы знаете, каким этот Ульянов извергом был!? Сколько он, кровожадный, интеллигенции погубил… Да его… не то, что бюст, мавзолей с землёй сравнять надо!
Майор Вадим Иванович Каретников был тоже человеком почти интеллигентным. А потому в нём была смешана горечь и за русскую интеллигенцию и за пострадавшего сейчас Ильича. Усталыми глазами он посмотрел на сержанта Галкина, отравленного либеральной пропагандой 90-х, и понял, что спорить о делах давно минувших с ним бесполезно. Тем более, судя по уже перевёрнутой как надо сигарете в белесых зубах сержанта, Каретников почувствовал воинственный настрой к спору этого малого. Да и разница в возрасте, место и положение давало о себе знать. Майор на миг вспомнил себя, такого же молодого и горячечного, набившего в своё время по делу и без дела шишек, а потому до времени остывшего. Что-то близкое из далёкого почувствовал он щемящим сердцем…
— Знаешь, Роман, — сказал волевым голосом Каретников, — читай больше литературы хорошей и разной. Да, и оденься. И сигарету затуши — нельзя здесь курить.
Девушки — сотрудницы тем временем заскучали, поднятая пыль в зале уже успела густо осесть на их локоны.
— Не забудьте потом, — добавил Каретников, выходя из зала,— перенести мусор с тропы караула на свалку. А бюст уберите сейчас же. Начальник увидит, ещё неизвестно какой будет его реакция на этот акт вандализма.
— Хорошо, Вадим Иванович, всё сделаем, — послышалось в ответ.
В каждой брошенной шутке своего взводного они уже привыкли чувствовать серьёзное и, напротив, в серьёзном угадывалась ирония.
Шум возобновился. Кипы пожелтевших отчётов, рейки и обломки кирпича с новой силой обрушились вниз. Пыль вновь застила дверной проём, через который обжигал взор сентябрь, полыхающий верхушками тополей и берёз. И этот шум, будто шум кричащего прошлого, был слышен и Каретникову даже через две стены в кабинете взводных. С годами, с каждым днём, с каждым подобным случаем, как с этим бюстом, будто бы по кусочку отрывалось от души Вадима — всё то дорогое, связывающее с его молодостью, с тем временем, когда кроме нынешнего холодного расчёта, было то светлое, безвозвратно ушедшее, отчего теперь щемило сердце. Время шло вперёд, бесцеремонно неся с собой новое, порой пугающее.

Весна следующего года выдалась ранняя. В начале апреля последние остатки снега сползли в кюветы. На колонийской свалке по-молодецки орудовала лопатами бригада бесконвойных осужденных. Грузовик был почти полным, когда из-под груды прелого мусора вытащили и закинули в кузов бюст Ильича.
Так и ехал он по разбитым дорогам посёлка во главе кучи, гордый и с отколотым подбородком. Ехал в никуда…
Редкий прохожий, встретив процессию, молча покачивал головой. В этот день воскрешения былой святыни будто не доставало тех двух спорщиков. Сержант Галкин ещё зимой был уволен за систематические прогулы и теперь пытал счастья в областном мегаполисе. А майор Каретников стоял у окна, наблюдая за происходящим…
В кабинет вошёл Вербицкий и, выдержав паузу, сказал:
— Вадим Иванович, личный состав в сборе. Начинайте занятия. Буров с Заботиным подойдут попозже…
— Хорошо, командир. Иду, — ответил тот. — Посмотрите, день сегодня обещает быть хорошим…
Весеннее солнышко пока ещё неуверенно, но проглядывало сквозь облака. Жизнь продолжалась…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *