Беседовала Ирина КОЛОБОВА
(опубликовано в газете «Семёновский вестник» 30.11.2013 г.)

Нынешний уходящий тринадцатый по счету год нового тысячелетия отметился напоследок замечательным событием в литературной жизни России.

23 ноября в Санкт-Петербурге в старинном здании Национальной русской библиотеки, что на Невском проспекте, состоялось торжественное вручение ежегодной Всероссийской независимой литературной премии имени Бориса Корнилова.

Лауреатом премии от Нижегородского региона в этом году стал наш земляк поэт, член Союза писателей России, автор четырех поэтических сборников Владимир Решетников. Он согласился рассказать нашим читателям об этом неординарном событии.

— Премия имени Бориса Корнилова была учреждена в Санкт-Петербурге в 1997 году с целью увековечения памяти выдающегося русского советского поэта. Почему именно в Санкт-Петербурге, я думаю, понятно всем, кто знаком с творчеством и биографией нашего земляка. Борис Корнилов когда-то отправился «учиться на поэта» именно в нашу северную столицу. И многие даже называют его ленинградским поэтом. В 1999 году в смутное для России время Премия была приостановлена, а в 2008 по согласованию с Министерством культуры России и Союзом писателей восстановлена в новом варианте. В своё время Премии были удостоены наши земляки поэт Николай Маравин, семёновский краевед Карп Васильевич Ефимов и нижегородский писатель Валерий Шамшурин. А нынче для меня было приятной неожиданностью встретить на церемонии вручении премии и саму дочь Бориса Корнилова – Ирину Борисовну. Она была награждена за соавторство в документальном фильме «Борис Корнилов: Все о жизни, ничего о смерти…» и в выпуске книги «Я буду жить до старости, до славы…».

— А как звучит формулировка Ваших заслуг?

— Я удостоился такой высокой награды «За исследование творчества Бориса Корнилова в эссе «По пути к Корнилову, напечатанному в газетах «Семёновский вестник» и «Нижегородская правда», а также за сборник стихов «Русы», издательства «Поволжье», Нижний Новгород, 2011 год».

— Название Вашего эссе «По пути к Корнилову» довольно неоднозначное. Вы по Корниловскому пути пришли к поэзии и стали поэтом, или Вас заинтересовало то, как сам Корнилов пришел в поэзию?

— Скорее всего, второе. Я не хочу лукавить, и скажу честно — лирика Бориса Корнилова не явилась основой для моего становления, как поэта. Моими учителями и кумирами были и остаются Есенин, Рубцов и Высоцкий. Конечно, я знал о нашем семёновском поэте, но познакомился с его творчеством в уже зрелом возрасте благодаря Карпу Васильевичу Ефимову. И тронула меня при этом знакомстве скорее не поэзия, а трагическая судьба Корнилова. Вот тогда я и совершил путешествие из Семенова в Санкт-Петербург, и «Неделю по Питеру «ползал», каблуками до пяток истёртыми». Побывал в корниловских местах, на Левашовской пустоши, где условно обозначено место его захоронения, попытался прикинуть на себя все его жизненные взлеты и падения, находил вдруг некоторые эпизоды его жизни, сходные с жизнью близких мне людей… В результате получилось эссе.

— Какие именно эпизоды жизни Корнилова Вам показались знакомыми?

— Дело в том, что родился я и живу в поселке Сухобезводное, а посёлок этот от истоков своих – интернационален. Он всегда представлял собой как бы синтез всего Советского Союза, где, по очень меткому замечанию, одна половина сидит, а другая половина охраняет. Я часто вспоминаю своего деда, родом из Сумской области. Бывало, вернется дед домой поздно, под хмельком. Сядет у порога и давай причитать, вырывая клочья седых волос на голове: «Ох, ты, Оська…, Оська! (Иосиф Виссарионович), за что ж ты меня так…?!» Маленьким я не понимал, о чем это он. Потому, когда стал изучать творческий и жизненный путь Бориса Корнилова, мне это было близко и теперь уже понятно. Да, была политическая борьба в то время. Но нужны ли были при этом такие жертвы?..

— Если бы Ваше имя не было связано с именем Корнилова, я, возможно, и не обратила бы внимания на ваше потрясающее внешнее сходство, но сейчас оно просто бросается в глаза… Не сыграло ли это обстоятельство Вам «на руку», когда распределяли Корниловские Премии?

— Надеюсь, что нет, хотя это сходство замечают многие. Даже дочь Корнилова Ирина Борисовна в шутку предположила, не сын ли я его, внебрачный. Все сразу подхватили эту шутку, поэты и писатели – народ очень творческий – стали строить различные версии на тему «а вдруг, Корнилова не расстреляли, вдруг он сидел в Унжлаге до самых семидесятых годов…».

— А как вообще проходит вручение премий, присвоение званий? Радуются ли за победителей товарищи по перу?

— Поэты (писатели, художники, артисты) – народ очень ранимый, обидеть их, как говорится, может каждый. Не думаю, что двое из троих Нижегородских претендентов на Премию, искренне за меня порадовались. А вот двенадцать лауреатов общались друг с другом на равных, невзирая на звания, заслуги и возраст…

— Это подтверждает истину, что общаться нужно с успешными людьми?

— По всей видимости, да. Но вообще, премия это хорошо, однако следует двигаться дальше, творить. И, главное – не возносится до небес от подобных успехов, также как и не падать духом от не удач.

— Когда Корнилов почувствовал, что не может держать в себе накопившуюся поэтическую энергию, он поехал учиться на поэта. Как Вы почувствовали, что Ваши стихи уже можно показать посторонним? Наверное, это очень трудно, отдать своё «новорожденное дитя» на всеобщее обозрение и обсуждение. А вдруг не понравится? Вдруг его как гадкого утенка заклюют и защиплют?

— Это самое трудное, через что приходится пройти каждому творческому человеку. Я очень долго не решался отдавать свои стихи в публикацию… Вы правы, стихи, они как дети, и если я даже знаю, что какие-то из них не совершенны, то не перестаю их любить, потому что все они – от сердца.

— «Владимир Решетников находится в самой замечательной – ещё молодой, но уже зрелой и ответственной жизненной и поэтической поре» — так написано в Рекомендации для принятия Вас в Союз писателей России. Расскажите, как происходит отбор в этот Союз?

— Карп Васильевич Ефимов поспособствовал. Он был моей путеводной звездой. Многое дали в литературном мастерстве и житейской мудрости — Владимир Миронов, Константин Проймин, Владимир Жильцов, Валерий Шамшурин… И вот тут началась обработка. Сначала на областных литературных семинарах меня так прессовали маститые нижегородские поэты…! Сажали за парту, как первоклассника, просили прочесть что-нибудь на выбор, а потом начинался разбор полётов. И техника иногда подводит, и чувство ритма подкачало, и темы легковесные… Не все это выдерживают. Было довольно обидно, но я понимал, что это настоящая школа. Зато после жесткой обработки все выразили единодушное мнение, что в моей поэзии что-то есть.

— Евгений Евтушенко говорил, что «поэт в России – больше чем поэт…»Эту фразу так растиражировали, что не всегда улавливаешь ее истинный смысл. Вы, следуя его стихам, согласны, что поэт это «образ века своего и будущего призрачный прообраз» и считаете ли себя таковым?

— С Евтушенко я полностью согласен, но конкретно про себя так сказать не могу. И не только из скромности, просто, это сказать должен кто-то другой, оценив моё творчество. Но там есть еще строчка про «гордый дух гражданства». Вот тут без ложной скромности скажу, что считаю себя гражданином в полном смысле этого слова. Мне, как и в стихах Евтушенко, «уюта нет, покоя нет» пока нет покоя и уюта в стране, в моём родном маленьком посёлке. Сейчас я собираю материал для художественно — исторической книги «Сухобезводное», которую хочу посвятить своей малой родине. В следующем году исполняется 70 лет с тех пор как мрачному местечку, окруженному лагерями и зонами, присвоили статус посёлка. В процессе сбора материалов я вдруг выяснил, что мы с посёлком родились в один день – 17 апреля. В связи с этим, даже супруга моя пошутила, что мне просто судьбой велено создать эту книгу.

— Жена одобряет Ваше творчество, поддерживает Вас?

— Да, она филолог, и помощь её нередко бывает, нужна в орфографии и пунктуации моих текстов, в правильности написании слов. Однако, давно уже я стал более самостоятелен, и пользуюсь словарём Ожогова, дабы не отвлекать её от вечной учительской загруженности. Сказать, что Оля в восторге от того, что её муж поэт, я не могу. Но, по крайней мере, она относится к этому спокойно как к хронической, но неопасной болезни с рецидивами, кризисами и временными затишьями.

— Затишья часто бывают?

— Самое большое длилось девять месяцев, совсем как у беременных женщин, зато потом остановиться было невозможно. Это тоже своеобразное испытание на прочность. После первого бесплодного месяца кажется, что – всё! – я больше никогда не смогу написать ни строчки. Потом бурная паника сменяется тихой… Короче говоря, это нужно суметь пережить.

— Все поэты и писатели без исключения ненавидят два вопроса: «Как вы начали писать и где вы берете сюжеты?», и «Какие у вас творческие планы?», и все без исключения журналисты упорно эти вопросы задают. Я не буду исключением…

— Первые пробы пера были в юности…В шестнадцать лет я написал стихотворение «Ёлка» про любовь. Сейчас все удивляются, какие такие чувства мне пришлось пережить, чтобы так выразить это в стихах. Наверное, я рано повзрослел. А что касается тем, то еще Чехов говорил о бесконечности сюжетных линий, приводя в пример обычную чернильницу, вокруг которой можно написать от рассказа до романа. Но главное-то не о чём писать, а как! Взять, хотя бы, обожаемую всеми поэтами русскую берёзку. Невозможно подсчитать сколько раз она становилась поэтическим образом. Что нового можно написать о ней? Настоящий поэт может. В творческих планах у меня книга о Сухобезводном. Я её обязательно напишу, а вот для издания потребуется помощь. Надеюсь, помогут…