ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ, ИЛИ ВВОДНАЯ ДЛЯ ВНОВЬ ПРИБЫВШИХ

Уверен, никто из нас в радостном детстве и не мечтал стать тюремщиком. Мечталось о профессиях артиста, космонавта, врача, учителя… Позднее, в дикие 90-е — бизнесмена, банкира, «рэкетира», простите за прямоту — проститутки. Даже из категории профессий, относящихся к силовым структурам, выбирались такие как: милиционер, следователь, военнослужащий, ну никак не тюремщик!
Над сотрудниками уголовно-исполнительной системы довлел знак ущербности, неполноценности что ли. Неблагодарность данной профессии обусловлена многими факторами, и прежде всего — её закрытостью, как и сами места лишения свободы.
Сказывалась и исконно русская традиция — жалеть несчастных. Традиция такова, вот и сегодня уголовник у нас окружен ореолом романтики. Бандит быстро и легко зарабатывает деньги. Ошибочно считается при этом, что у него есть какой-то свой внутренний закон. Если грабит, то людей богатых, к которым изначально негативное отношение, ведь «трудом праведным не наживешь палат каменных». Бандит в народном сознании часто ассоциируется с эдаким разудалым разбойником, своего рода Робин Гудом — это и есть психологически близкий людям герой, он — СВОЙ.
Почти в каждой городской маршрутке, в каждой второй машине хрипит прокуренным баритоном «шансон», по телевидению один за другим идут сериалы о буднях зеков, книжные развалы переполнены подобной литературой — всё это люди, сбитые с ориентиров нравственности, вынуждены поглощать. Эта «культурная» пища подогревает нашу исконную жалость. Психология уголовников всё более и более утверждается и поддерживается, она зомбирует подсознание людей, особенно молодежи. А людям другого полюса — охраняющим и «перевоспитывающим» осуждённых (условно мы их уже назвали — «тюремщики») в этой песне почётного места нет. Они — злодеи, воплощение жестокости и насилия.
Волею судеб, вот уже пятнадцатый год, я и сам служу в местах «не столь отдалённых». И всё это время не желаю мириться со своей столь «неприглядной ролью», мучительно ищу ответ — откуда такие парадоксы в общественном сознании.
Перелопатил груду «каторжной» литературы. Тут и Солженицын с горечью обид политической окраски. Боль его мне по-человечески понятна — он пострадал ни за что, хотя, учитывая реалии того времени, как сказать… Речь о другом — ни в одной строчке его трудов нет ни одного доброго слова о сотрудниках лагерей, или так, вскользь.… Не верю! Не верю, что таковые не встречались на его нелёгком пути. Более того, тюремщик изображён в его произведениях как некий дегенерат, приходящий на службу только затем, чтобы сделать нечто пакостное сидельцам (особенно политзаключённым) и стащить килограмм гвоздей из промышленной зоны.
В этом ряду и Варлам Шаламов с Михаилом Дёминым, обладающие, на мой взгляд, более ярким художественным языком. Шаламов, описывающий дикие лагерные лишения, ближе мне своим неприятием блатного мира. Дёмин же, романтизирующий блатную жизнь и сам прошедший её по лезвию ножа, в конце концов рвёт со своим прошлым и уходит в литературу. И тот и другой или нейтрально описывают труд сотрудников лагерей и тюрем, или обходят его молчанием.
Ближе всего мне позиция Сергея Довлатова. Оно и понятно — в начале 60-х он по призыву служил охранником в лагерях Коми АССР. Дадим ему слово:
«Я обнаружил поразительное сходство между лагерем и волей. Между заключенными и надзирателями. Между зеками-нарядчиками и чинами лагерной администрации. По обе стороны запретки расстилался единый и бездушный мир.
Мы говорили на одном приблатнённом языке. Распевали одинаковые сентиментальные песни. Претерпевали одни и те же лишения. Мы даже выглядели одинаково. Нас стригли под машинку. Наши обветренные физиономии были расцвечены багровыми пятнами. Наши сапоги распространяли запах конюшни. А лагерные робы издалека казались неотличимыми от заношенных солдатских бушлатов. Мы были очень похожи… Повторяю — это главное в лагерной жизни… Остальное — менее существенно».
Наряду с «каторжной» имеется «полицейская» литература, которая также богата значительными фигурами. От Конан Дойла с горячо любимым нами Шерлоком Холмсом до Агаты Кристи. Здесь, напротив, — каторжник является чудовищем, исчадием ада, а полицейский, следовательно, — героем, моралистом, яркой творческой личностью. Известны творения и современных писателей, описывающих нелёгкую службу, опять же, милиции. Как там, в песне поётся: «Наша служба и опасна, и трудна…»
Налицо два героизирующих полюса: те, кто убегает, и те, кто ловит. А мы, сотрудники уголовно-исполнительной системы, где-то посередине, своего рода буфер между противоборствующими сторонами. Оттого не так заметны, в литературе и кинематографе, и часто порочны те, кто вынужден по долгу службы заниматься неблагодарным делом. Вы только вдумайтесь: уголовно-ИСПОЛНИТЕЛЬНАЯ система. Мы, незаметные труженики, ИСПОЛНЯЮЩИЕ наказание для тех, кто задержан органами правопорядка и наказан судом.
Никоим образом не жалуюсь на судьбу. Я по-своему счастлив, как и тысячи моих соработников. Не пытаюсь оправдать свою профессию — она этого не требует, потому что ПОЧЁТНА, как и любая другая. Не ищу жалости, ищу понимания. Ибо сам стараюсь понять других, осужденных в том числе. Сколько раз, будучи психологом, я спешил к сидельцам, нуждающимся в помощи и поддержке добрым словом. Стараясь помочь, согласно этике психолога, ни в коем случае перед встречей с клиентом не заглядывал в его личное дело, дабы не относиться к нему заведомо предвзято. А если искушение ознакомиться с составом преступления было сильнее меня, я делал это после беседы с осужденным. И порою такое читал, что Боже упаси — знать кому-то. В связи с этим, не раз представлялась мне картина, что вся эта чёрная грешная масса, хотя бы одной колонии, разом вырвется наружу… Фильм «Холодное лето 53-го», я думаю, многие смотрели. Хотя, это «цветочки»…
И всё же, и всё же. В душах оступившихся людей я всегда пытался найти частички добра, проснувшейся совести и любви к ближнему. Это же могу сказать и о сотрудниках, в большинстве своём порядочных, честно выполняющих свой долг. Про них и пойдёт речь в моих дневниковых рассказах, не нагруженных мировоззренческими нравоучениями, оставляющих пищу для читательского размышления.
Почти все сюжеты взяты из реальной жизни. Из жизни непростого лагерного мира со своими нравами, законами, языком — со своею субкультурой. Некоторые из сюжетов при написании прожиты мною повторно, например, сцена похорон в рассказе «Обычные дела». Есть и рассказ-предостережение («Восемь суток») о том, что все мы ходим под Богом — «от сумы и от тюрьмы не зарекайся»
Читай и думай, дорогой читатель. Местонахождение происходящих событий умышленно не указывается. Так — провинция, далёкий посёлок, с лагерем образованным ещё во времена ГУЛага, каких тысячи по России, где служат простые люди, совершающие в обыденной жизни, сами того не замечая, героические поступки.
О них я написал когда-то:

Давно распрощавшись с вихрами
И с брюками модными «клёш»,
Майор из отдела охраны,
Куда ты по жизни идёшь?

В своём боевом камуфляже
Под солнцем палящим и в дождь,
Когда мы, усталые, ляжем,
Я знаю — ты дальше пойдёшь.

Туда, где сидят лиходеи
За слезы, грабёж и ножи…
А ты, за какую идею
Собою рискуешь, скажи?

Был краток ответ, не иначе —
Как выстрел, итогом всему:
Служу я закону, а значит
Народу служу своему!

8 февраля 2009

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *